— Не понимаю, о чем он хочет со мной говорить... — негромко возмущалась Валери, торопливо стягивая с себя грязные охотничьи сапоги. Они с Якобом и леди Морриган Хазар только что вернулись с охоты, и новость о предстоящем ужине с отцом стала для дочери нового короля совершенной неожиданностью.
— Не волнуйся, все наверняка пройдет хорошо. Он же твой отец. —
Валери, до этого снимающая с себя одежду, чтобы принять ванну и смыть с себя всю грязь леса, замирает, чем изрядно сбивает с толку служанок, что кружатся возле, и оборачивается на женщину, которая смогла заменить ей и мать, и отца, и бабушку, и лучшую подругу. Взгляды их встречаются, и если глаза молоденькой недо-принцессы полны непонимания и осуждения, то взгляд леди Хазар теплый, но в то же время строгий, как это часто бывает, когда женщина говорит своим воспитанникам правду, которую они не хотят слышать.
Леди Морриган было прекрасно известно, как тяжело Валери переживала смерть своей матери, и что она после всего случившегося думала о своем отце. И надо отдать ей должное, даже не смотря на ее давнюю дружбу с нынешним королем она никогда не вставала на его сторону, не пытаясь обелить его в глазах его собственных детей.
Однако к своему заданию по воспитанию детей покойной шлюхи Тианы она всегда подходила с максимальной ответственностью. Будучи женщиной умной, воспитанной и знающей свою цену, она понимала, как жестоко бывает общество к тем, кто в какой-то мере нарушает его правила. Она сама уже когда-то прошла через все это, когда пренебрегая принятыми нормами высшего света съехала от изменяющего ей мужа и стала носить собственную фамилию, не желая больше быть связанной с тем, кто предал ее доверие и ее семью. Возможно, окажись на ее месте кто-то другой, кто-то, у кого не было достаточной выдержки, силы воли и стойкости духа, и он бы сломался, заперся в четырех стенах, и стал жертвой насмешек и сожалений, предпочитая не покидать своего поместья, лишь бы не поймать на себе осуждающий взгляд.
Но леди Хазар умудрилась не просто остаться в обществе, она стала неотъемлемой его частью, к ее мнению прислушивались, ее советов искали, а ее супруг прослыл идиотом, упустившим такую невероятную женщину, как Морриган. Она свободно общалась с мужчинами, не слывя при этом шлюхой, она первой делала прически, которые еще не дошли до Адрарской моды, и надевала в свет платья, которые никто до нее не отваживался надеть. Она сделала себя сама, собственными руками, и желала того же для детей тогда еще принца Тристана, понимая, что их происхождение всегда будет предметом для пересудов и шушуканий за спиной. И только от их умения держать удар и выносить любые оскорбления и трудности с гордо поднятой головой будет зависеть то, кем они станут: детьми шлюхи Тианы и принца-раздолбая, или уважаемыми лордами и леди королевской крови, которых честь принимать на любом без исключения мероприятии.
Валери все это было прекрасно известно. Она, стоило признать, уже давно привыкла ко всему, чему учила ее тетушка Морриган, и знала, как стоит держаться здесь, в столице, которую они с момента самой коронации не покидали на долго. Однако внезапное желание отца отужинать с ней, и только с ней одной, совершенно выбило ее из колеи, заставляя взволнованно хлопать длинными ресницами и часто дышать от накативших переживаний.
Однако под взглядом леди Хазар Валери немного успокоилась и вздохнула, бессильно опуская плечи и вновь разворачиваясь, позволяя слугам раздеть ее до гола.
— Главное не волнуйся, и не забывай о том, чему я тебя учила. —
Валери погрузилась в горячую ванну, и на секунду прикрыла глаза от удовольствия, а Леди Морриган тем временем прошествовала от двери, возле которой стояла, к креслу неподалеку от ванны, разместившись в нем и велев одной из свободных служанок принести ей вина.
— Помни, что теперь он - не просто твой отец, он - король. А король вспыльчив. Не давай ему повода повышать голос или кричать на тебя, говори спокойно и сдержанно, оставайся учтивой и улыбайся, даже если говоришь сущие гадости. Не ври, говори то, что думаешь, но делай это так, чтобы твои слова невозможно было сочти оскорблением. —
Сделав большой глоток вина, Леди Хазар немного поморщилась, а после небрежно махнула свободной рукой.
— Да ты и так все это знаешь. Уверена, тебе не о чем волноваться, душа моя. Просто иди, поешь, поговори с отцом. По крайней мере этот вечер будет отличаться от других. —

Слова Леди Морриган, конечно, вселили с Валери немного уверенности, напомнив о том, какой юная Лакруа должна была быть. Или хотя бы казаться. Направляясь в малый зал, где по словам камердинера король уже ждал ее, девушка держалась уверенно и ровно, вышагивая с прямой спиной и чуть вздернутым наверх подбородком.
Когда двери перед ней распахнулись, и ее встретил суетливый, явно взволнованный отец, с широкой улыбкой на губах обнявший ее, и назвавший «милой дочерью», Лакруа немного опешила. Что-то здесь было нечисто, теперь в этом не оставалось сомнений. Однако виду она не подала, сдержанно улыбаясь и сделав перед королем реверанс, как только тот отпустил ее из своих объятий.
— Ваше величество. Право, ваше приглашение стало для меня настоящей неожиданностью. Вам верно доложили, вернуться во дворец было не так просто, как мы полагали, однако, слава богам, нам это удалось без особенных трудностей. —
Валери учтиво кивает на приглашение присесть, и никак не реагирует на замечание отца о приготовленной специально для нее утке. Она не верит, что Тристан действительно помнил о ее любимом блюде все эти годы, наверняка кто-то из прислуги, а может Якоб или Морриган подсказали ему. Но даже если ее недоверие беспочвенно, и отец действительно помнит, какую птицу любит его бастард-дочь…чтож, кажется, этого уже слишком мало, чтобы что-то изменить.

Король разливает вино и садится напротив, Валери же терпеливо выжидает. Она не станет начинать беседу, заполняя пустоту непринужденной болтовней. Им неловко в компании друг друга, но менять этого она не собирается. В конце концов, разве должна она идти навстречу человеку, который убил ее мать?
Он говорит, она слушает, и теряется в догадках, к чему все это. Говорят, люди с возрастом становятся сентиментальнее, но разве ее отец уже так стар? Скорее всего ему от нее что-то нужно, но что полезного ему может дать дочь ненавистной шлюхи, которую он так и не признал своей?
Слуги заходят, чтобы подать на стол горячие блюда, и в зале повисает тишина. Птица приятно пахнет, и Валери благодарит слугу, что ставит перед ней тарелку, одарив его улыбкой куда более теплой и искренней, чем та, которой удостаивается сидящий напротив нее король. Когда же они вновь остаются наедине, она понимает, что отец ждет ее ответа, потому нарушает тяготящую тишину.
— В мире нет ничего постоянного, как нет и ничего идеального, ваше величество. Кто я такая, чтобы лишать вас права просить прощения? Кто я такая, чтобы решать, когда для этого будет слишком поздно? — 
Она опускает глаза, поднимая со стола нож и вилку, и принявшись аккуратно разделывать птицу в своей тарелке.
— Моя матушка говорила, что даже хорошие люди иногда принимают плохие решения, а плохие люди совершают добрые дела. Однако что из этого относится к вам, я уже много лет не могу понять. —
Она отправляет в рот кусок мяса и поднимает глаза, на несколько мгновений встречаясь взглядом с отцом, а после, проглотив, вновь улыбается.
— Птица сегодня бесподобна, нужно будет непременно передать повару мою благодарность за такое изысканное лакомство. —